АЛУКАРД ТЕМЗИН

(роман в стихах)

Посвящение:

Народ замысля позабавить
И крепко Hellsing возлюбя,
Хочу я, Эд, тебе представить,
Все, что насочиняла я.
Достоин ли оригинала
Сей опус - то не мне судить,
Иные говорят, что мало
Меня за это посадить
(Денька на три на хлеб и... сало),
А то, себя не пощадя
Для звуков и для вдохновенья,
Я стала, словно привиденье,
Короче: отощала я.
Но так и быть, рукой пристрастной
Прими мой вдохновенный бред,
Скрепленный пентаграммой красной
И ртутных пуль хранящий след.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

И жить торопится и в гробике лежит

I

«Мой Маста самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Себе наследницу оставил
И лучше выдумать не мог.
Его пример другим наука,
Но, кто бы знал, какая скука
В подвале коротать всю ночь,
Как ни прикажет его дочь!
Какого мне досталось счастье
Сию нимфетку забавлять?!
Её приказы выполнять,
Пахать, как вол(к) и - вот вам здрасте! -
В итоге слышать про себя:
«Когда же черт возьмет тебя?!»

II

Так думал, поминая беса
(И заряжая пистолет),
Вампир, философ и повеса
Без малого в шесть сотен лет.
Друзья Ураты и Хирано!
С героем моего романа
Без предисловий сей же час...
Знакомы?... ну и тьфу на вас!
Алу, старинный мой приятель
(Брэм Стокер так его не звал,
Но Алукардом называл
Его живой работодатель
Сэр Хеллсинг, - буду звать и я,
Ведь делать нечего, друзья!)

III

Итак Алу, my old good fellow,
Был в прошлом трансильванский граф,
Не знаю, в чем там было дело,
Но он лишился графских прав.
Кто скажет, призрак коммунизма,
Иль морда наглая фашизма,
Или нелегкая сама
В туманный Лондон погнала
Его?... Но вот в семью чужую
Попал румынский эмигрант,
Его хозяин-протестант
Работу дал ему такую:
Семейный замок охранять
И мертвых гулей убирать.

IV

Даа, просвещенная столица
Не то, что наша глухомань!
Алу обязан был крутиться:
Охранник, мусорщик и нянь
(Все Хеллсинги к большой печали
До пенсии не доживали, *
И оставался наш герой
Возиться с ихней малышней).
Я от себя замечу, братья
(Давя окурок втихоря),
Не тратьте жизнь свою за зря
На это глупое занятье!
Пора, пора курить бросать,
Минздрав устал предупреждать!

V

А что ж Алу? Да, кстати, други,
Терпенья вашего прошу
И еженощные услуги
Его подробно опишу:
Без паспорта и без прописки
Алу, во избежанье риска,
Гулять мог только по ночам,
Чтоб в лапы не попасть к ментам;
Паша до ледяного пота,
Он ночью отдыха не знал,
Примерно гулей истреблял
И получал за всю работу
Кресты, да спичек коробок,
Да скудный кровяной паёк.

VI

Бывало он еще в постели
(То бишь, конечно же в гробу),
Без разницы, что день недели
Суббота, - кличут к Самому.
О, Лондон! - что ни ночь, то праздник!
Куда ж поскачет мой проказник?
С чего начнет он? Все равно:
Прикончат явно не его.
В плаще и головном уборе
Он покидает свой подвал,
И мчится разгребать завал
(Работы, как обычно, - море),
И возвращается оттоль
Не позже четырех ноль-ноль.

VII

В последнем вкусе туалетом
(Последнем лет так сто назад)
Он славился: «Мужик с приветом. -
Шептали. - Прёт на маскарад.»
Алу, по россказням немногих
(Тех, что успели сделать ноги),
Был прирожденный дуэлянт:
Кровавый плащ и галстук-бант,
И шляпа, как у мухомора
(Чтоб видели издалека),
В перчатке со звездой рука,
Очки и красный пламень взора...
Плюс высший по стрельбе разряд
И кудри черные до пят.

VIII

Ах, эти пятки! что вы? где вы?
Кого вы мнете кирзачом
В краю британской королевы?..
Да, кстати, пятки разомнем:
Догоним нашего героя -
Вот он пришел на поле боя,
Как dandy лондонский одет,
И достает свой пистолет.
Но прежде (чтоб, как в высшем свете,
Манерами не пренебречь),
Толкает вдумчивую речь.
И, замочив всех, на рассвете,
Весьма довольный сам собой,
Он возвращается домой.

IX

Изображу ль в картине верной
Уединеннейший подвал,
Где дух витает густо-серный,
Где лучик солнца не бывал.
Всё, чем для прихоти обильной
Торгует Лондон щепетильный,
И забавляется Париж,
Всё в том подвале было... Шиш:
Стул, стол и гроб! Сэр Хеллсинг-старший
Был глубочайший эконом,
Но так сумел обставить дом,
Что даже сам приезд монарший
Не мог смутить его. Подвал
В понятье «дом» не попадал.

X

Но Алукард средь голых стенок
Не думал Хеллсингов бранить,
Ведь он служил им не из денег,
А только б вечность проводить.
И стойко нянькины заботы
Он нес, ведь сказки, анекдоты
От Кромвеля до наших дней
Хранил он в памяти своей.
Он по-английски совершенно
Мог изъясняться и писал,
Но свой Кассул предпочитал
Перу, признаться откровенно,
И мог на стенке настрелять
Поэму песен в двадцать пять.

XI

Мы все учились, всех достала
Учеба, но в тяжелый час
Шпаргалкокрылая Халява
Меня спасала и не раз.
О ты, кавалерист-девица!
Молю, не дай мне «провалиться»!
Явись мне, «шпорами» звеня...
Но что-то отвлекаюсь я.
Произведение любое
Алу мой знал и говорил:
«Я даже с Байроном курил,
Я даже пил с Эдгаром Поэ,
И, помню, в шахматы со мной
Играл сам Сирин молодой.»

XII

Он Гетё знал, к нему являлся
Со страшным криком: «Вот и я!»
А чтобы тот не расслаблялся,
Являлся в виде пуделЯ. **
Позвольте мне оговориться:
Он мог собакой становиться,
Собой являя параллель:
Мужчина - (черточка) - кобель.
Его хозяин предпоследний
Не Мастер был, а просто класс,
Любил одну команду - «фас!»
Не докучал муштрою вредной
И иногда, по мере сил,
В Гайд-парк выгуливать водил.

XIII

То было время золотое! -
Шестидесятые года.
О, лето шестьдесят шестое,
Июнь! - мы встретились тогда.
Как часто, стоя на Биг Бэне,
Мы с ним палили по мишени
Иль опершись на парапет,
Как описал себя поэт!
Меж нами все рождало споры
И к пререканиям влекло,
Кто в шляпе, получал в жабло...
Эй, в зале! Что за разговоры!
Вы что не верите мне, да?!...
E sempre bene, господа.

XIV

Так вот, он на уши со мною
Поставил чуть не полстраны,
Но скоро были мы судьбою
На долгий срок разведены.
(Как в Скотленд-Ярде ликовали!)
А для Алу тогда настали
Уж точно не златые дни.
Чего там с Хеллсингом они
Не поделили ненароком,
Как говорится, им видней:
«Дела давно минувших дней,
Преданье старины глубокой.» -
Алу на это отвечал,
Потом загадочно молчал.

XV

Хоть Хеллсинг был и честных правил,
В итоге получилось так:
Он под расстрел Алу поставил,
Ну, и разделал под дуршлаг.
И заточил в подвал тот темный.
Как Child-Harold, угрюмый, томный
В нем Алукард хирел, бледнел,
Пока совсем не побелел.
Предавшись аглицкому сплину,
Своим бессмертием томим,
Он повторял: «Дивлюсь живым:
То кормят, то стреляют в спину.» -
И грустно прибавлял: «Ей-ей,
Не понимаю я людей!»

XVI

Что ж, смог хотя бы отоспаться!
(Спят, как медведи, упыри).
Так лет промчалось ровно двадцать,
Тут сэр возьми да и умри.
Внезапности сией кончины
Нетрудно отыскать причину,
Её сейчас не назову
(Смотри IV-ю строфу).
Он умер в час перед закатом,
Оплакан дочкой дорогой,
И верным Волтером-слугой,
А также лживым младшим братом
(Но об уродце в сей семье
Я расскажу в другой главе).

XVII

Прошла пора хозяйской злобы!
И отворились, наконец,
Пред Алукардом двери гроба
(Как некий сказочный ларец
Небезызвестной всем Пандоры).
Наследство молодой сеньоры,
Её слуга и body-guard -
Вот кто теперь наш Алукард.
Да, раньше был он в услуженьи
У малых, но никак уж нет
У девочки в тринадцать лет!
Вот потому-то раздраженьем
(Строфу смотрите number one)
Мой начинается роман.

XVIII

Ну что ж, по-моему, немало!
Есть и завязка и конфликт -
То, что и надо для начала.
Иди ж и получи вердикт,
Мой труд, гуляй по Интернету,
И эту - младшенькую - Лету
Штурмуй, прокладывая путь,
И в ней не вздумай утонуть!
С тобой мое благословенье!
И Алукардова печать.
Ну, кто тут хочет покачать
Новорожденное творенье?
Чтоб рос (о, бог мой!) в фолиант
Сей поэтический мутант!

______________________________________________

* - Как известно, все Хеллсинги умирали от рака легких
(No smoking, товарищи!)
** - Так и была написана трагедия «Фауст»